Почему психотерапия делает жизнь интересней

Когда мне было 16, человек, в которого я была влюблена, привел меня в магазин Ad Marginem и, сняв с полки Фрейда, сказал: «Это самое интересное, что может быть на свете». Второй книжку, которую он снял, была книга о дзен-буддизме — и он сказал: «А это еще интересней». Этот эпизод я благополучно забыла, и вспомнила только спустя двадцать лет, когда обнаружила себя редактирующей статью «Психоанализ и дзен-буддизм». Я обожаю находить пересечения между, казалось бы, непохожими темами. За это же люблю и психотерапию.

Психотерапия как раз помогает обнаружить эти связи: почему отношения с отцом привели меня к выбору определенного партнера, почему я опекаю своего ребенка, почему бываю безжалостна к себе и другим и тд. Для меня психотерапия — средство, которое помогает еще четче увидеть этот сложный рисунок жизни. Она делает жизнь интересней, потому что ты видишь связи, которых не замечал раньше. Ты видишь новые оттенки смыслов, новые грани того, что с тобой происходит; смотришь на жизнь с разных точек зрения — и это ужасно любопытно. О том, какие взаимосвязи терапия помогла мне обнаружить, я и попробую рассказать».

О первом опыте терапии

Я всегда была человеком склонным к рефлексии и довольно рано начала замечать в своей жизни какие-то повторяющиеся сценарии. Мне казалось, что я могу самостоятельно разобраться с любыми сложностями. И искренне не понимала, зачем люди ходят к психотерапевту — ведь ты понял истоки проблемы, что еще нужно?

Но когда я столкнулась с абьюзивными отношениями, я была раздавлена и не знала как быть. Тогда я впервые в жизни решилась на терапию — она помогала мне выползать из этих отношений и собирать себя по кусочкам. По горячим следам на Wonderzine* вышел мой текст «Как я покончила с насилием в отношениях».

*издание заблокировано в РФ

Но это была первая часть приключения. Интересно ведь, что побудило меня вступить в эти отношения, почему я вообще обращала внимание на подобных мужчин. Сначала я пришла к выводу, что в моем бывшем муже воплощаются те темные стороны, которые я не позволяю себе проявить. С нынешним психотерапевтом мы проводим параллели между моими отношениями с отцом, которого я ужасно боялась, и похожими чувствами к бывшему мужу.

Я не устаю повторять, что абьюзер — это не какой-то князь тьмы. Это — несчастный человек, который загнан в определенный паттерн и бессилен из него выйти. Его детство было настолько печальным, что внутри образовалась дыра, которую ничем не заполнить. Ты как в топку кидаешь свои чувства, свою любовь, но ее никогда не бывает достаточно. Это не оправдывает взрослого человека, который выбирает причинять вред другим, но тем не менее, полезно помнить, что все устроено гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Об учебе на психотерапевта

Как многие люди, которым помогла терапия, я решила, что теперь должна помочь исцелиться другим. Мне казалось, из меня получится отличный психотерапевт: я вижу как люди устроены, внимательно за ними наблюдаю и хорошо понимаю даже самых отъявленных мерзавцев. Я начала с дополнительного образования и пошла на курс «Инициальные практики экзистенциально-феноменологического подхода к человеку». В этом методе переплетаются практики дзен-буддизма, юнгианства и экзистенциальной психотерапии. Это было здорово — все, что я так люблю, пересеклось в одной точке.

Дальше я пошла учиться на понимающего психотерапевта — и там меня ждал сюрприз. В ППТ очень любопытно строится обучение — практически весь первый месяц ты тренируешься проявлять эмпатию. Ты узнаешь, как она устроена и из чего состоит, — при этом проявлять ее нужно не технически, а искренне.

Об эмпатии

Для меня этот разговор о чувствах оказался очень сложным. Мне было тяжело идти в чужую боль. А эмпатия — это инструмент, который позволяет очень быстро подобраться к глубинам переживания. Мне хотелось проскочить этот этап побыстрее и перейти к техникам, которые позволяют что-то проанализировать, найти какие-то взаимосвязи. Тогда преподаватель мне сказал: «Катя, если вы будете заниматься только анализом, получится философский разговор, а не психотерапия».

Я поняла, почему мне так тяжело дается эмпатия, — мне невыносимо встречаться с собственной уязвимостью, с собственным бессилием. Эмпатия — это ведь не подбадривание, это — способность выдержать чувства другого человека и не разрушиться, способность «посидеть рядом с чужой болью».

На первой ступени мы тренировались друг на друге. Моя первая «клиентка» была вся в сомнениях, говорила путано и невнятно, не знала, что делать со своей жизнью и никак не могла сделать выбор. Такое мировосприятие было мне абсолютно чуждо. И поэтому на первую свою супервизию я пришла с довольно нелепым запросом: как быть, если пришел клиент, чью картину мира тебе сложно поддерживать.

Я привыкла все решать волевым усилием и к себе относилась безжалостно — «упорись, но сделай», «че ты киснешь». Разумеется, я не говорила эти слова вслух, но они так громко звучали у меня внутри, что я принесла это в супервизию. Мне было не понятно, как можно просто плыть по течению. Тогда супервизор сказала: «Не все в этом мире решается волей человека. Некоторые люди вслушиваются в то, что больше них — и ищут ответ вовне, а не внутри себя».

О материнстве

Я люблю психотерапию за то, что ты начинаешь видеть один и тот же паттерн в разных сферах своей жизни. То, с чем я столкнулась на обучении, я обнаружила и в отношениях с сыном. Исайя с рождения очень чувствительный и немного пугливый: младенцем рыдал, когда дул ветер, боялся кататься с горок, ему сложно постоять за себя, он теряется перед чужим напором. Как будто он оголен и беззащитен — а я все время переживаю, как же он выдержит в этом мире. Себя я вижу такой орлицей, которая его защищает.

В психотерапии я поняла, что Исайя — это воплощение всего того, что я в себе так отчаянно подавляю и не показываю миру. То, насколько он чувствителен, насколько уязвим, это я и есть — только без брони. Я, напротив, была весельчаком, девчонкой, которая может за себя постоять, которую невзгоды только укрепляют. Но благодаря Исайе я поняла, что совсем необязательно быть маленьким воином. А можно, например, — тихим наблюдательным интровертом. Психотерапия помогла прийти к довольно-таки очевидной мысли, что мой сын — это не я. И оказывается, таким быть тоже можно.

О чрезмерных ожиданиях

Вообще любопытно, что я называю себя маленьким воином — в разговоре с терапевтом эта метафора всплывала довольно часто. Мое детство в целом было радужным, но были какие-то сложные истории, которые мне внушили, что нужно быть сильной. Плюс все мы наследники советского воспитания — и в семье не принято делиться своими чувствами, а надо «держать хвост пистолетом».

В терапии я впервые заметила какие-то моменты, которые раньше казались абсолютно нормальными. Например, в семье возлагали на меня чрезмерные ожидания: я — надежда и опора, я — такая яркая и умная — непременно должна если не управлять страной, то как минимум сиять на посольских приемах. Первую половину жизни я доказывала, что этого заслуживаю: была отличницей, поступила в ИСАА без блата, учила кучу языков, пошла на практику в МИД.

Но потом что-то пошло не так — после института уехала путешествовать по Азии и провела там в общей сложности года четыре и даже родила там ребенка. Семья была в шоке: как можно похоронить карьеру. Но мне как-то удавалось держать планку, работать удаленно и в целом доказывать, что я все еще могу быть надеждой и опорой.

Когда родился ребенок, и я спустя три года ушла от его отца, наступил один из самых сложных периодов. Мне пришлось совмещать одиночное материнство, работу, учебу — и супергеройство перестало мне удаваться. Я не справлялась: лажала как мать, как работник, как дочь — и за это мне было ужасно стыдно, ведь я же должна справляться. Я же воин! В психотерапии я научилась быть к себе более милосердной: поняла, что лажать — это часть жизни. Можно не работать в посольстве, не быть всегда внимательной матерью, не быть сильной — и все равно будет классно.

Об уязвимости и красоте

Во время учебы я осторожно попробовала практиковать. Первое, что меня поразило, — это то, сколько боли носит в себе каждый из нас. Но что поразило еще больше — это красота и очарованность миром, которая есть даже в самом толстокожем, пуленепробиваемом человеке.

Это сочетание боли и внутренней красоты завораживает. 50 минут времени ты прикасаешься к самому сокровенному — такой опыт слишком переполняет, затапливает. Для меня это не по силам. Это был вызов — признаться себе в том, что я не психотерапевт. А кто же тогда?

Оказалось, что можно не определять себя через что-то одно, а соединить все, что любишь. В «Ясно» удивительным образом переплелась моя любовь к психотерапии и любовь к работе с текстом и смыслами. И это, конечно, работа мечты.