Ольга Осипова, журналист и автор самого знаменитого и смешного инстаграма с астропрогнозами «Ретроградный Меркурий», рассказала о том, как психотерапия помогла ей пережить расставание и выйти из депрессии.
Я пришла в терапию чуть раньше, чем у меня наступила депрессия. И если бы не моя терапевт, не знаю, как бы я справилась.
У меня было много попыток найти психотерапевта ещё до сервиса «Ясно», и они практически все были неудачными. Последняя попытка была с юнгианским аналитиком, которая предложила «поместить в пупочек розовый кварц», когда у меня были панические атаки. И я подумала, что надо с этим завязывать.
Я тревожный человек, склонный к паническим атакам, и во время пандемии мне нужно было снизить уровень тревоги. Тогда я жила с парнем, который сильнее и сильнее впадал в уныние, и я обратилась с запросом, как сосуществовать с таким человеком и не тревожиться самой. Леру (так зовут моего психотерапевта) я выбирала по анкете, и это был perfect match — совпадение сто из ста.
Скорая психологическая помощь
Мой собственный депрессивный эпизод случился на фоне расставания с парнем. Судя по всему, депрессия началась чуть раньше, но я отмахивалась от нее, переживала за проблемы парня больше, чем за свои. Поначалу я даже особенно не могла двигаться, перестала чистить зубы, спать и есть. Моя психотерапевт отреагировала очень оперативно. Когда это случилось, Лера была в отпуске, но сразу же вышла со мной на связь. Она поняла, что ситуация SOS, и сработала как психологическая скорая помощь. Она срочно нашла психиатра в Москве и работала с ним в связке: после первого осмотра они созвонились, обсудили и уточнили диагноз, и Лера поддержала назначение антидепрессантов. Когда я звонила, захлебываясь от рыданий, и говорила, что сейчас сдохну, она помогала мне вернуться в «здесь-и-сейчас» и почувствовать тело: вот я сижу в комнате, у меня есть опора, я могу дышать, я могу фокусироваться, я могу плакать, орать — и всё это нормально. Она позволяла мне отреветься и говорила «я тебя жалею», «я вижу, как тебе плохо» — я даже не ожидала, насколько сочувствие может быть полезным. Когда расходишься с кем-то, всегда находится человек, который говорит: «Господи, что ты так переживаешь, никто же не умер!»
Я винила себя за то, что слишком сильно копошусь в своей боли — у меня ведь правда никто не умер. А Лера как будто дала мне «визу» в страну боли, она сказала: «Может, если бы он умер, тебе было бы легче, потому что у тебя не было бы ощущения, что ты брошена». И она была со мной в этой боли столько, сколько мне было нужно.
Когда тебя бросают, ты остаешься не только в состоянии грусти, но и с чувством вины. Кажется, если тебя бросили, значит, ты сделала что-то не так и ты во всем виновата. С терапевтом мы выяснили, что чувство вины идет из детства, и надо работать скорее с ним, чем с переживанием расставания. Оно оказалось таким болезненным, потому что напомнило о более давней истории разрыва.
Зеркальная история
Моя тревожность уходит корнями в детство, у меня было сложное отделение от родителей. И ситуация с моей депрессией — зеркальная история, я в ней как бы заново пережила расставание с родителями. Моя семья жила в Ташкенте, а когда родители разошлись, папа переехал в Москву строить новую семью, а через несколько лет моя мама уехала выходить замуж за бельгийца. Мне предложили поехать с мамой, но я никогда не планировала жить в Бельгии и видела себя в Москве. В 13 лет родители ждали от меня серьезного для подростка решения: переехать в Москву к новой папиной семье, сменить школу или вообще поменять страну и язык. Я выбрала Москву.
Я очень хорошо помню это ощущение, когда ты выбираешь не место, а выбираешь между двумя родителями. Я бесконечно чувствовала себя виноватой перед мамой за то, что выбрала папу. И это причудливым образом отзеркалилось в отношениях с парнем. Ушел из моей жизни он, но чувствую себя виноватой я. С психотерапевтом я вспомнила это ощущение: живы оба родителя, ни один из них от меня не отказывался, но есть полное ощущение того, что они меня бросили. И сейчас я учусь с этим как-то справляться — жить, понимать, принимать, прощать родителей, сосуществовать без ощущения вины.
Когда родители по очереди уехали, у меня было ощущение ненужности, и я очень хотела, чтобы меня заметили. Я восприняла это как предательство, но постеснялась об этом сказать, потому что боялась, что родители меня ещё больше разлюбят. Лучше сделать вид, что ты удобная, чем жаловаться, чтобы родители тебя не разлюбили ещё сильнее.
Я довольно тяжело переживала подростковый возраст: я бунтовала, проколола себе все лицо, начала слушать жесткую альтернативу, писать суицидальные стишки, заигрывать с темой боли. Но как-то родители этого не заметили, а сама я не поняла, что мне нужна помощь. Я сильно страдала. У меня до сих пор обостренное желание быть заметной. Долгое время был незакрытый гештальт с тщеславием. Пока меня не стали узнавать, я никак не могла угомониться, мне очень нужно было стать известной. Было любопытно встретиться с этим в терапии.
Отделить прошлое от настоящего
Когда Лера почувствовала, что эмоции по поводу расставания уже не такие интенсивные, и у меня есть объяснение произошедшему, она стала спрашивать о том, что бы я хотела от своего парня сейчас. И мы докопались до одной любопытной вещи.
Когда мы расстались с парнем, мне стали сниться сны, где он раз за разом говорит, что меня бросает. Лера попросила описать детально, что именно он говорит, и я вдруг поняла, что все эти слова говорила ему я сама. Потихоньку я призналась себе в том, что и сама была не очень довольна этими отношениями и по сути стала инициатором расставания. Я боялась закончить их первой, чтобы оставаться хорошей и не испытывать чувства вины. Меня ужасно пугал сам момент разделения.
Ощущение, что ты остаешься один никому не нужный, для меня чудовищно, болевого порога здесь просто нет. Я буквально начинаю тонуть в боли и сразу превращаюсь в бессмысленного подростка, даже не подростка, а ребенка, который не может за собой даже поухаживать. Терапия помогла мне увидеть, что за игры разума со мной происходят, и отделить прошлое от настоящего.
В терапии меня не оставляло ощущение, что я падаю, и меня подхватывают чьи-то руки. Если бы не психиатр и психотерапевт, я бы до сих пор была в состоянии овоща. А так, через месяц я начала регулярно мыться, а через полтора — записалась на бокс, завела собаку и начала нормально функционировать. Депрессия оказалась короче, чем я думала. Я очень боялась, что она продлится годы, но с момента расставания прошло три месяца, и я как раз вчера осознала, что я в порядке. Так быстро выгрести из расставания – это заслуга психотерапии.
Что дает долгосрочная терапия?
Каждая сессия заканчивается маленьким нахождением истины. Я долгое время считала, что терапия разрешает нытье и расхолаживает. На деле она, наоборот, тебя собирает и разрешает испытывать эмоции. Тебе сейчас плохо — поживи в этом «плохо». Как будто она легализует чувства, которые ты засовываешь куда подальше — на внутренние антресоли — и стараешься не замечать. Терапия помогает их достать. И хотя в процессе может быть больно, и на следующий день после визита ты просыпаешься в слезах, но в целом высвобождение чувств дает очень крутой эффект.
Терапия вообще очень круто работает. Когда докапываешься до глубины своей проблемы, это, во-первых, ужасно любопытно, а во-вторых, начинаешь как будто бы распутывать этот колтун проблем и достаешь их по одной «волосинке». Хотелось бы, конечно, принять какую-то волшебную пилюлю и прямо завтра выйти здоровым, спокойным человеком, но это длительный процесс и не докопавшись до момента, где все закрутилось, эту проблему решить не получится.
Ты начинаешь задумываться о том, что делаешь. Раньше у меня не было ощущения, что каждое действие имеет последствия, а я несу ответственность не только по отношению к другим людям, но и к себе. Например, садишься на неудобный стул в гостях и стесняешься это сказать, — в терапии ты учишься обозначать границы и говорить «нет». Мечтаю высказать какой-нибудь из своих подружек, когда меня будет что-то раздражать — не сглотнуть, а заявить открыто. Я пока не умею выражать ярость, я все еще на пути к этому. Я пока не научилась громко кричать.